Я рассказать тебе бы мог, как повстречался мне какой-то древний старичок, сидящий на стене. Спросил я: "Старый, старый дед, чем ты живешь? На что?" Но проскочил его ответ, как пыль сквозь решето. - Ловлю я бабочек больших на берегу реки, потом я делаю из них блины и пирожки И продаю их морякам три штуки на пятак. И, в общем, с горем пополам, справляюсь кое-как. Но я обдумывал свой план, как щеки мазать мелом, а у лица носить экран, чтоб не казаться белым. И я в раздумье старца тряс, держа за воротник: - Скажи, прошу в последний раз, как ты живешь, старик? И этот милый старичок сказал с улыбкой мне: - Ловлю я воду на крючок и жгу ее в огне, И добываю из воды сыр под названьем бри. но получаю за труды всего монетки три. А я раздумывал, как впредь питаться манной кашей, чтоб ежемесячно полнеть и становиться краше. Я все продумал наконец и, дав ему пинка, - Как поживаете, отец? -спросил я старика. - В пруду ловлю я окуньков в глухой полночный час и пуговки для сюртуков я мастерю из глаз. Но платят мне не серебром, хоть мой товар хорош. за девять штук, и то с трудом, дают мне медный грош. Бывает, выловлю в пруду коробочку конфет, а то - среди холмов найду колеса для карет. Путей немало в мире есть, чтоб как-нибудь прожить, и мне позвольте в вашу честь стаканчик пропустить. И только он закончил речь, пришла идея мне, как мост от ржавчины сберечь, сварив его в вине. - За все, - сказал я, - старикан, тебя благодарю, а главное - за тот стакан, что выпил в честь мою. С тех пор, когда я тосковал, когда мне тяжко было, когда я пальцем попадал нечаянно в чернила, Когда не с той ноги башмак пытался натянуть, когда отчаянье и мрак мне наполняли грудь, Я плакал громко на весь дом и вспоминался мне старик, с которым был знакам я некогда в краю родном, Что был таким говоруном, таким умельцем а притом незаурядным знатоком он говорил о том о сем, И взор его пылал огнем, а кудри мягким серебром сияли над плешивым лбом, старик, бормочущий с трудом, Как будто бы с набитым ртом, храпящий громко, словно гром, сидящий на стене.